Предыстория Первого Московского крематория. Часть 1. Фонды Центрального государственного архива Московской области рассказали о попытке строительства крематория в 1919-1920 гг.

В последнее время меня стала интересовать история московских и подмосковных кладбищ, отраженная в фондах Центрального государственного архива Московской области. Среди множества дел в архиве я нашел фонд Моссовета. Так получилось, что документы о работе Моссовета и его структурных подразделений за период с 1917 по 1936 гг. хранятся именно в областном архиве на Азовской улице. Среди тысяч документов из этого фонда некрополистов, разумеется, интересуют дела, касающиеся деятельности похоронного подотдела Московского коммунального хозяйства в послереволюционный период. Особенно меня заинтересовали документы о выборе места для возведения и о строительстве первого московского крематория. Изучение пожелтевших от времени документов показало, что история вопроса о строительстве крематориев в Москве возникла сразу же после декрета ВЦИК и СНК РСФСР «О кладбищах и похоронах» от 7 декабря 1918 года, узаконившего кремацию в качестве одного из основных видов похорон. Уже 17 марта 1919 года при отделе погребально-санитарных мероприятий Московского Совдепа состоялось первое заседание комиссии по практическому осуществлению кремации в городе Москве. Председателем заседания был выбран инженер Виктор Антонович Гашинский (1878-1935). Он рассказал собравшимся об истории возникновения Комиссии по практическому осуществлению кремации в городе. В ходе обсуждения вопроса, члены Комиссии и Коллегии, пришли к выводу, что на территории города необходимо построить не один крематорий, а целую сеть помещений для кремации, преимущественно на окраинах города. Членов комиссии интересовал вопрос о том, какие именно печи использовать — для одиночного или массового сожжения трупов. После обсуждения, было принято решение, что печи для кремации должны быть двух типов: и для одиночного, и для массового сжигания. Большое обсуждение вызвал вопрос мест для строительства крематориев. В результате на своем первом заседании, члены комиссии пришли к выводу, что помещения для кремации необходимо создавать при крупных больницах или вблизи них. При этом особое внимание было обращено на Солдатенковскую больницу (ныне больница им С.П. Боткина) и на Военный госпиталь (ЦГАМО, фонд 66, опись 1, дело 306 , лист 27).       На следующем заседании Комиссии 23 марта 1919 года член Коллегии, инженер Николай Павлович Бостельман (1882-1937) сообщил о прошедшей в Солдатенковской больнице конференции врачей, на которой медперсонал высказался против организации помещения для кремации в связи с тем, что количество умерших в больнице незначительно, а организация кремации непосредственно окажет тяжелое воздействие на психику больных. В связи с этим обстоятельством Комиссия пришла к выводу признать идею организации помещений для кремации при больницах нежелательной. В качестве мест для строительства крематориев комиссия предложила подыскать места на Ходынском поле недалеко от Ваганьковского кладбища и Солдатенковской больницы, в районе Лефортово недалеко от Военного госпиталя и на Девичьем поле. Также комиссия озаботилась вопросом проектирования кремационных печей и поиском необходимых материалов — огнеупорного кирпича и глины (фонд, опись и дело те же, л. 28).       На третьем заседании Комиссии 8 апреля 1919 года собравшимся было сообщено, что сотрудники Военного госпиталя выступили против организации на их территории крематория в связи с отсутствием свободных помещений, незначительному числу смертей в госпитале и возможному противодействию красноармейцев. При этом докладчик Гашинский сообщил о предпочтительности использования здания бывшей электростанции на Бегах для устройства кремационного помещения как наиболее подходящего во всем Пресненском районе. Еще одним из рассмотренных вопросов стали побочные помещения в крематориях: для хранения тел, кремационных печей, отпеваний, конторы, переодевания служащих, жилья сотрудников, дежурных и для ожидания родственников (фонд, опись, дело те же, л. 29).       На четвертом заседании Комиссии член Коллегии Николай Бостельман сообщил, что Нарком Здравоохранения Семашко выразил готовность оказать Содействие в передаче здания бывшей Электростанции на Бегах для организации крематория. Комиссар Земледелия Середа также поддержал предложение о крематории, но на заседании Коллегии Земледелия вопрос был решен «в отрицательном смысле». Вскоре от Военного Ведомства и от Центрального Жилищно-Земельного отдела были получены бумаги, в которых данные учреждения «выражали свое согласие на освобождение помещения Электрической станции от солдат и на предоставление его Отделу». В связи с этим обстоятельством было принято решение о создании «междуведомственной Комиссии для разрешения вопроса о передаче здания Электрической станции Комиссии» . Члены Комиссии по практическому осуществлению кремации в г. Москве, выслушав доклад, пришли к выводу о необходимости в ожидании разрешения вопроса о предоставлении Электрической станции на Бегах и о продолжении работы над созданием проекта крематорных печей. Также Комиссия предложила рассмотреть в качестве другого помещения здание водокачки на Бегах. Весьма экзотическим выглядит предложение Комиссии о проектировании «временного деревянного помещения для кремации» (фонд, опись, дело те же, л. 30).       Уже 29 апреля на очередном заседании Комиссии, присутствующим было доложено, что на Заседании Коллегии Комиссаритата Земледелия архитектор Дидерихс выразил мнение о нежелательности «устройства приспособления для кремации в помещении бывшей Электрической станции, так как выделяемые газы будут отравлять окрестности». Заслушав доклад, члены Комиссии постановили, что «при устройстве кремационных печей будут приняты во внимание все интересы местных служащих и населения» и отметили, что место, где будет размещена «крематорная станция» будет обнесено забором и устроен самостоятельный въезд с Ходынского поля, «крематорные печи будут оборудованы таким образом, что никакого запаха и возможности заражения для окружающей местности не будет» и ряд других нюансов. При этом Космиссия сообщила о намерении использовать имеющиеся у Отдела Мандаты на занятие здания бывшей Электрической станции на Бегах, не ожидая «окончательного разрешения междуведомственного вопроса об этом здании» (фонд, опись, дело те же, л. 31).       Летом 1919 года работы по переоборудованию бывшей электростанции у Московского ипподрома в крематорий были начаты. Об этом свидетельствуют документы из областного архива. 27 мая 1919 года Николай Павлович Бостельман направил доклад в Коллегию санитарно-погребальных мероприятий при Московском Совете рабочих и крестьянских депутатов , в котором рассказал о сложностях, возникших с переоборудованием здания электростанции ля размещения в нем четырех кремационных печей. По словам Н. Бостельмана, несмотря на три ордера на занятие здания, здание так и не было передано, так как оно находилось в стадии передачи от Наркомзема Комиссии по возникновению Ветеринарного института Наркомпроса, образованной из представителей Военно-ветеринарного управления (Наркомвоена). Также докладчик сетовал на проблемы, возникшие с поставкой необходимых строительных материалов — в особенности глины, шамотного кирпича и железа. Доставка этих материалов была осложнена «условиями железнодорожного транспорта». Николай Павлович обращал внимание на постановление Центршамота об аннулировании всех заказов на шамотный кирпич и о новом порядке выдачи разрешений на него (ЦГАМО, фонд 66, опись 12, дело 682, листы 56 и 57).       Попытки Н. Бостельмана найти необходимые материалы в Москве также столкнулись с рядом препятствий, что неудивительно, учитывая тяжелое экономическое положение молодой Советской республики. Не был решен и вопрос с транспортировкой необходимых строительных материалов на стройку. Тем не менее, вскоре дело удалось сдвинуть с мертвой точки и 25 июля 1919 года на заседании Бюджетной комиссии при Московском Совете рабочих и крестьянских депутатов была принята смета на сумму в 1 миллион 565 тысяч 280 рублей на оборудование в бывшем здании электрической станции при беговом ипподроме на Ходынском поле четырех кремационных печей (ЦГАМО, фонд 66, опись 12, дело 682, л. 51).       Уже 21 августа 1919 года Отдел санитарно-погребальных мероприятий обратился с просьбой к Комиссару Московской телефонной сети об установке телефона в Московском крематории на Ходынке ( ЦГАМО, фонд 66, опись 12, дело 682, л. 44).       27 августа 1919 года Николай Бостельман направил Доклад в Коллегию Отдела Погребально-санитарных мероприятий при Московском Совете рабочих и крестьянских депутатов, в котором сообщил, что после предыдущих докладов о непередаче здания около Ипподрома, он все-таки смог приступить к работам по переоборудованию электростанции в крематорий. К 31 июля удалось «возвести забор вокруг внутреннего двора здания, поднять деревянные полы внутри здания, снять метлахские плитки прежнего пола, сломать под ними бетон и выломать значительную часть кирпичного, сложенного на портландском цементе фундамента под котлами». Н. Бостельман отмечал, что полной неожиданностью стало залегание «фундамента под котлами на четыре с лишком аршина, да еще и на портландском цементе» (ЦГАМО, фонд 66, опись 12, дело 682, л. 42). Также докладчик отмечал, что проводит работу над рабочими чертежами кремационных печей и связанных с установкой конструкций. Разработка чертежей заняла длительное время, а объем работы составлял около 15 листов ватманской бумаги. Обнаруженная прочная кладка фундаментов котлов также внесла свои коррективы для расчистки места для установки двух кремационных печей и потребовала почти 2 месяца для работ. Ограничение работы крематория двумя печами Н. Бостельман обосновывал тем, что может возникнуть «вероятной недостачи топлива, еще желанием ввиду новизны дела убедиться на практике в действительной работе печей и возможности улучшения их действий» ((ЦГАМО, фонд 66, опись 12, дело 682, л. 42). Также Н. Бостельман просил об отводе участка земли для нужд крематория и о передаче двух одноэтажных зданий, одно из которых было занято солдатами.       На проходящих заседаниях Комиссии по практическому осуществлению кремации в Москве летом — осенью 1919 года в основном шло обсуждение технических вопросов, таких как глубина залегания печей, чертежей кремационных печей, колосниковых решеток, материалов свода печей. 9 октября 1919 года было принято решение об утверждении проекта чертежей печи и здания крематория ( ЦГАМО, фонд 66, опись 1, дело 306, л. 36) 22 октября 1919 года Космиссия по практическому внедрению кремации в г. Москве заседала под председательством врача Григория Львовича Грауэрмана (того самого, именем которого был назван знаменитый роддом). На заседании член Коллегии Николай Павлович Бостельман сообщил о возникших трудностях с осуществлением работ по строительству крематория: отсутствию рабочих, отказу Продрасмета в выдаче необходимого количества железа для печей и, самое главное, в «невыселяемости, несмотря на имеющийся ордер, воинских частей из бетонного здания». Любопытно, что третьим пунктом повестки заседания стало не обсуждение вопросов постройки крематория, а рассмотрение предложения Г.Л. Грауэрман о возможности устройства обедов для рабочих в Солдатенковской больнице» (ЦГАМО, фонд 66, опись 1, дело 306, л. 37).       Дальнейшие заседания Комиссии до конца 1919 года касались технических вопросов организации кремации, поиску необходимых материалов и решению вопроса об освобождении здания Электрической станции от солдат. 30 декабря 1919 года вместо отсутствовавшего по неизвестным причинам в течение полугода председателя комиссии В.А. Гашинского новым председателем Комиссии был выбран инженер Н.А. Алексеев. На заключительном в 1919 году заседании члены комиссии были вынуждены констатировать, что целый ряд важных заседаний Комиссий по кремации и Специальной технической Комиссии не состоялся в связи с неявкой участников той или другой Комиссии ( ЦГАМО, фонд 66, опись 1, дело 306, л. 40-41). В январе 1920 года члены Комиссии по практическому осуществлению кремации в городе Москве рассматривали исключительно технические вопросы и вопросы стоимости печей.       Надо отметить тот факт, что заседания комиссии о кремации проходили в момент, когда страна была охвачена Гражданской войной, а из-за резко упавшего уровня благосостояния населения и последовавшими за тем эпидемиями брюшного тифа и испанского гриппа (печально знаменитой «испанки») в Москве резко увеличилось число умерших, а действовавшие на тот момент 33 кладбища (многие из которых были монастырскими и бывшими сельскими) были просто не в состоянии принимать все увеличившееся число умерших.       Яркой иллюстрацией этого являются протоколы заседаний Коллегии Отдела Погребально-санитарных мероприятий при Московском Совете солдатских и рабочих депутатов. Так, на заседании 1 октября 1919 года первым рассматриваемым вопросом стало заявление заведующего Калитниковским кладбищем об условиях, при которых осуществляется доставка трупов из Яузской больницы и их погребению в общих могилах. Члены Коллегии постановили, что в связи с доставкой тел из Яузской больницы для погребения в общих могилах на Калитниковском кладбище с предупреждением за очень короткое время , необходимо принять меры к заготовлению общих могил на кладбище, «предложив для этой цели заведующем П/О кладбищ озаботиться временным откомандированием на Калитниковское кладбище до 10 человек могильщиков Введенского кладбища или использованием труда арестованных из Лефортовской тюрьмы» ( ЦГАМО, фонд 66, опись 1, дело 306 л. 77).       Также Коллегия согласилась с предложением кустарных мастерских, изготавливавших гробы о повышении цен на гробы. Коллегия неоднократно в течении 1919 года рассматривала вопрос о стоимости работ и по строительству крематория, и решала вопросы о ненадлежащем состоянии московских кладбищ, и принимала кадровые решения о назначении и увольнении заведующих кладбищ, могильщиков, о стоимости гробов и по иным вопросам похоронного дела. Несмотря на тяжелое экономическое положение и неустроенность жизни в молодой советской республике уделялось внимание и санитарно-эпидемиологическому контролю за кладбищами. 30 апреля 1919 года Коллегия приняла постановление о временном закрытии Лазаревского кладбища для погребения на нем граждан как в общих, так и в одиночных могилах, «принимая во внимание, что подпочвенная вода стоит от края могилы на расстоянии до 1 аршина (71 см. Примечание Ильи Емельянова), что при таких условиях погребение с точки зрения санитарной является совершенно недопустимым» (ЦГАМО, ф. 66, опись 1, д. 306, л. 90).       В 1920 году Коллегия Отдела Погребально-санитарных мероприятий Моссовета на своих заседаниях неоднократно рассматривала вопрос о кражах на складах керосина, гробов и правонарушениях на кладбищах. Большой проблемой работы Коллегии по итогам 1919 года стала не только очень большая смертность населения и связанная с этим необходимость в скорейшей разгрузке Москвы от трупов, но и массовый падеж лошадей, использовавшихся для транспортировки тел умерших. Связано это было с отсутствием качественного сена, что приводило к истощению лошадей и их падежу. Лучше обстояли дела с наличием свободных участков земли для погребения на действовавших на тот момент московских кладбищах. Коллегия отмечала, что на всех кладбищах имеется 314688 аршин земли, что было достаточно для погребения в одиночном порядке более 70 тысяч человек. Причем наибольшее количество свободной земли приходилось на Донское, Ваганьковское, Лазаревское и Новодевичье кладбища. На монастырских кладбищах (в дальнейшем, в 1930-е гг. они почти все будут ликвидированы, кроме кладбища Донского монастыря. Также частично было сохранено кладбище Новодевичьего монастыря. Примечание Ильи Емельянова) свободная земля для новых захоронений практически отсутствовала. Исходя из смертности в 50 тысяч человек в год, Коллегия Отдела Погребально-санитарных мероприятий пришла к выводу о необходимости прирезки земли к кладбищам, что и удалось добиться. Так, удалось добиться разрешения на прирезку земли к Еврейскому, Дорогомиловскому, Иноверческому, Пятницкому, Арбатец, Черкизовскому и Богородскому кладбищам более 6 десятин земли (то есть 6,5 гектар) (ЦГАМО, ф. 66, о.1, д. 306, л. 11-25). Поднимался Коллегией и вопрос строительства крематория в Москве. По состоянию на 1 января 1920 года на выбранном на тогдашней окраине Москвы месте для строительства крематория были осуществлены следующие работы: вынут 5 аршинный кирпичный фундамент, сложенный на портландском цементе, раскрыта в стене 6 аршинная арка с подведением балок, пробиты в каменных стенах нужные двери, сделана под печи бетонная плита, вымощен двор крематория и поставлен забор (ЦГАМО, ф.66, о.1, д. 306, л. 24).       Таким образом, данный доклад о деятельности Коллегии Отдела погребально- санитарных мероприятий на 1 января 1920 года свидетельствует о том, что работы по строительству крематория действительно осуществлялись, но так и не были доведены до конца. К сожалению, в архивном деле отсутствуют документы, проливающие свет на то, почему в итоге строительство крематория так и не было осуществлено. Скорее всего, причиной стало отсутствие необходимых средств в условиях тяжелейшего экономического положения в стране. Но как бы то ни было, документы из Центрального государственного архива Московской области наглядно свидетельствуют о попытке строительства крематория в Москве в самые первые годы советской власти. В заключение хочу сказать несколько слов о самом первом председателе Комиссии по практическому осуществлению кремации в городе Москве Викторе Антоновиче Гашинском.       Уроженец города Балты Подольской губернии, в 1907 году окончил механическое отделение Императорского Московского технического училища. По всей вероятности работал в архитектурном бюро Нирнзее. В 1912-1916 гг. как инженер-конструктор стал автором трех домов в Москве: дома 12 по 4-ой Тверской-Ямской улице, дома 7 по улице Климашкина, дома 6 по Большой Садовой улице. В 1911 году Виктор Антонович стал автором проекта больничного городка Быковской земской лечебницы в деревне Колонец Бронницкого уезда Московской губернии (ныне это территория прихода храма Великомученика и Целителя Пантелеимона в г. Жуковский). В 1920-е гг. работал в Московском управлении здравоохранения. Судя по некрологу в газете «Вечерняя Москва» от 10 ноября 1935 года, в последние годы жизни работал инженером-конструктором в отделе проектирования Моссовета. Был кремирован 10 ноября 1935 года в Донском крематории. Вероятно, что урна с его прахом захоронена в главном колумбарии бывшего здания крематория.       Благодаря Ольге Брацун удалось выяснить и факты биографии еще одного видного члена Комиссии Федора Яковлевича Бурче (1871-1962). Федор Яковлевич родился в Симферополе и принадлежал к очень древнему народу — караимам. До революции был владельцем типолитографии. После национализации его бизнеса, остался, как говорится, ни с чем, но не потерял самообладания и активно стал участвовать в ряде важнейших проектов в жизни Москвы. Уже в 1919 году он участвовал в Комиссии по практическому осуществлению кремации в Москве. В 1924 году построил первый мусоросжигательный завод в столице. В 1926-1927 гг. активно участвовал в строительстве и открытии первого московского крематория. Для первого издания Большой Советской энциклопедии написал большую статью «Мусоросжигание». В 1931 году Федор Яковлевич был арестован сотрудниками госбезопасности. Вскоре вернулся на работу . В 1938 году стал профессором Академии коммунального хозяйства. Умер Федор Яковлевич Бурче в 1962 году. Ольга Брацун нашла его могилу на Ваганьковском кладбище и сфотографировала место захоронения этого незаурядного человека.       Кстати, работая над данным текстом, мне удалось выяснить точную дату и место смерти знаменитого врача Григория Львовича Грауэрмана. В Интернете указывался только год его смерти и упоминалось, что он умер на отдыхе в Германии. Мне удалось найти в газете «Известия» от 4 ноября 1921 года кратенькое сообщение о смерти Григория Львовича Грауэрмана 17 сентября 1921 года в Дрездене.       Судьба другого видного деятеля комиссии по практическому осуществлению кремации в г. Москве , инженера Николая Павловича Бостельмана оказалась трагической. Он работал в отделе проектирования Моссовета. 3 февраля 1937 года арестован органами НКВД. Обвинен в шпионаже в пользу Германии. 23 декабря 1937 года приговорен к высшей мере наказания -смертной казни. Расстрелян 29 декабря 1937 года на печально известном Бутовском погигоне и захоронен в безвестной могиле.       Автор выражает огромную благодарность руководству и сотрудникам Центрального государственного архива Московской области за оцифровку архивных документов. Отдельная благодарность Ольге Брацун. Без ее помощи статья была бы далеко неполной. Илья Емельянов       15-24 марта 2025 г.